
- Как ты могла?!
Голос Джастина эхом отражается от всех поверхностей, уподобляясь хаотическим движениям оглушенной летучей мыши, мечется, беснуется, впивается в барабанные перепонки тысячей игл.
- КАК ТЫ МОГЛА?!
Риторический вопрос, без смысла и целей, повторяемый снова и снова, как тот самый кусочек песни на заевшей пластинке. Иголка соскакивает и снова по кругу.
Дождевые дорожки рассекают окна на тысячи частей, размывают огни, стекла домов напротив, стирают линии неба, а в комнате сумрак, дрожащий, звенящий пустым электрическим напряжением, не сулящим ничего хорошего, густой, как болото. Только периодическая тишина разламывается стуком капель по стеклам. Это традиция у них такая смешная – встречаться в исключительно ненастную погоду. Джастин даже рад, что сейчас Донована нет дома, и что он в принципе не может вмешаться в историю, которая складывается похлеще любой мексиканской, мать ее, мелодрамы. По полу рассыпаны бумаги, медицинские пополам с нотами. Он, она, окно и дождик. Что может быть любопытнее для романтической зарисовки?
Нет. Тысячу раз нет. Это не та история. Не та зарисовка. Не та пара.
Джастин нервно курит, много месяцев не курил, а теперь сигареты летят одна за одной, практически без пауз, даже пепельница ощетинилась подобно ежу. Кот прячется под диваном, иногда ворчит, опасаясь беспокойно шагающих ног. Джастин мечется из угла в угол, он никак не может уложить в голове мысль, чтоб она не давила и не кололась, чтоб не вызывала отчаянного желания упиться до смерти или забить сидящую на диван Джэнни подушкой до перелома шеи.
- Этот ребенок был и моим тоже! Ты не имела права решать все одна!
Джэнни сделала аборт. Убила. Та часть Джастина, что была католиком, вопила просто во всех возможных тональностях. Убила. Как в простых донельзя рассказах: жил-был мальчик, жила-была девочка, девочка залетела, мальчик не отказывался от обязательств, но девочка сделала аборт. Джастин, конечно не мог вспомнить, когда мог успеть совершить такое злодеяние как переспать с девушкой, но он столько раз бывал обдолбанным за последнее время, что легко мог поверить во что угодно, даже в то, что появилась перспектива стать отцом. Он, конечно, не был против детей, даже наоборот (в ирландских семьях по пять детей обычная норма), он был готов заботиться, воспитывать и так далее. А она его…. Убила. Да, на ранних сроках это плод, конечно, а не человек, да почему так больно-то?!
Она сидит, бледная и серая, как тень, поджимает губы, кусает их, иногда все же разговаривает и кричит в ответ. Что-то про то, что это только ее дело. Кажется, что она стала еще тоньше и бледнее, пальцы у нее почти прозрачные.
- Моей гребаной кредиткой ты расплатилась за убийство! Черт возьми, Джэн! Почему ты не поговорила со мной?! Я об этом всем случайно, блин, узнал, потому что позвонили тебе, чтоб ты явилась на осмотр. Ну, какого черта, Джэн?!
Почему… почему… почему… И куча других вопросов, которые остаются без ответа или с тем ответом, который не устаивает Джастина вообще ни в одной параллельной вселенной.
На том и расстались. Однако, эта ситуация жрала его душу какой-то непонятной смесью эмоций, всю неделю после этой чудовищной новости. Через неделю Джэн вернулась. Ей стало хуже. Она сидела, свернувшись клубочком рядом с ним, вцепившись белыми пальцами в одежду своего недопарня-недодруга, дрожала, плакала, ее галлюцинации только обострились, заставляя кричать среди ночи.
Настал очередной дождливый весенний день на Манхэттене. Джастин открывает окно, впуская воздух в душную комнату вместе со стеклом дождя, который радостно впился в лицо при первой возможности. Горбится, думает, отчаянно снова хочет то ли курить, то ли простудиться. Она стоит сзади, прижимается щекой к спине, опять больно вцепилась пальцами в ребра, будто старается проникнуть внутрь него и свить уютное гнездышко под его горячим сердцем, дышит она очень тихо, будто боится, что прогонят. Молчание, снова их родной полумрак и урчащий котик в углу. Глубокий вдох. Выдох. Ногти прошуршали по пластику подоконника, пока ладони сжимались в кулаки. Решение Джастин принял.
- Мы едем в Ирландию, Джэн. – он накрывает ладонью ее пальцы. – Мы едем домой. Сегодня же.
Мы едем домой…
Весенняя Ирландия всегда встречала путешественников нестабильной погодой: яркое солнце сменялось туманами и дождями почти в мгновение ока. Графство Клэр утопало в этих самых туманах целую неделю, что Улисса очень радовало. Он туманы любил. Бесконечная серая мгла повсюду, насколько хватает взгляда. В ней призраки и духи, живут и умирают с первыми лучами солнца, а морской воздух, застрявший в этой густоте исключительно свеж и приятен. Зелень наливается силой, скоро все будет изумрудным и прекрасным, будет именно тем, что так восхищает путешественников. Хотя и сейчас не дурнее. Трава стелет под ногами мягкий шаг, обнимает ноги, шепчет на ухо что-то, где-то высоко звенит дождь, собирающийся пойти часа через три-четыре при плохом раскладе. Шорох и шелест сливаются вместе, образуя какую-то незатейливую песенку о любви. Древняя башня О’Брайан тоже слушает эти песни, ей грустно немного, потому что в стенах давно нет жизни. А там, на утесах, эта песенка превращается в мощную арию, которую поет уже океан, накидываясь сильным телом на скалы, вечное противостояние всех вечных противостояний. Он не только поет, но и шелестит, перекатывая гальку по песчаной полосе.
Шшшш… все заберет вода. Страхи это… Сущая ерунда. Волны все слижут, скроют на дне, в тишине. Так что… Двигайся ближе. Глубже дыши.
Улисс тонко улыбается. Он гулял каждый день вдоль утесов, так же, как и его непутевый племянник. Здесь время течет по-другому. Не так, как везде. Закроешь глаза, вдохнешь, откроешь, а уже прошло семь лет. Забавно, не так ли. Улисс любил Ирландию больше своего племянника, он давно ее не покидает. Здесь все дышит покоем, древностью и силой. Кто бы знал, что такой маленький кусочек суши может быть таким… родным, что ли. Ветер подхватывает седые, как тот же туман волосы, рассыпает по плечам, белый длинный шарф шелком путается вокруг руки и трости. Взгляд пронзительно изумрудных глаз скользит вдоль горизонта, стараясь выхватить движение случайных кораблей, но против ветра сделать это трудно. Глаза слезятся, щурятся. Ветер гонит серые клубы прочь, рассеивает, открывая подножье утесов Мохер, холмы за спиной и обратную дорогу. Хромота исключительно способствует долгим прогулкам. Улисс ухмыляется, опираясь спиной на каменную кладку молчаливой башни, переплетя пальцы на голове сокола, венчающего трость. Камни сегодня на редкость холодные, даже, пожалуй, чересчур бодрит.
Господин Грэндалл сегодня ждет гостей. Приедет племянник с подругой. Забавная конфигурация слов, неужели девушку себе нашел? Хотя. Голос его был какой-то мертво-упаднический. Значит, опять нужно содействие в каком-то вопросе. Ох, Джастин-Джастин… Улисс неспешно идет назад, хотя ветер очень старается его подогнать, словно не хочет слышать стук трости о каменные ступени башни, словно ему здесь вообще чужаки не нужны. Но нет, ускоряться серый человек не будет, не смотря на сообщение о том, что его дорогие гости едут уже из Дублина сюда. Спешка дело не решает, да и Улисс уже не мальчик, чтоб бегать, прислуга сама разберется. А между делом яркое солнце разодрало плену облаков на части, пролилось золотом на землю, уничтожая весь туман, кроме того, что застрял в волосах Улисса, заливая светом возрожденную после зимы зелень Ирландии и выстилая обратную дорогу искрящимися бриллиантами росы, прячущейся в траве. Утро заканчивается.
- Он идет.
Джастин отлепился от окна, прошуршав тяжелыми шторами. Его второе «родовое гнездо» нисколько не менялось в этом застывшем времени, немного сумрачное, немного пыльное, ужасно старое, с цветущим черным прудом, в котором утонуло столько игрушек и воспоминаний. Островок стабильности в океане жизни. И дядя среди всего этого – верховный Ши со своим королевством и целой армией теней. На столе дымится чай, кофе здесь признавался очень редко. Вкусно пахло булочками с корицей, тихо скрипит старая мебель, улыбаясь стеклами и полированными поверхностями молодому хозяину, армия оловянных солдатиков выстроилась на полке шкафа, салютуя гостям. Да, здесь лучше, чем там. Тишина, спокойствие жизни.
- Знаешь, я иногда убегал отсюда на самый юг, в графство Кэрри, дружил там с ловцами омаров. Они очень вкусные, когда свежие.
Где-то внизу хлопнула дверь. Послышались шаги дворецкого, глухие разговоры, потом шаги наверх, по направлению к гостиной. И песенка детская, напеваемая низким грудным голосом, немного затянутая на гласных.
- Тише, тише, Ши на крыше, Ши крадутся и услышат. Если Ши в трубу влезают, все тотчас же замерзают…
Открылась дверь, впуская седого, как лунь, в свои не самые старые годы человека, чьи длинные пальцы сжимали трость слишком жестко и властно. Тени сумрачной гостиной заострили черты, делая их чем-то сходными с кошачьими. Изумрудные глаза только подчеркивали сходство. Высокий, в отличие от племянника. Очень холодный, даже улыбка не помогала. Джастин разморозился первым, ему привычнее
- Здравствуй, дядя, это Джэн… Джэйн Салливан. моя подруга. Джэн… Это мой дядя. Улисс Энте Грэндалл.
- Слышал, что Вы никогда не были на Изумрудном острове, мисс Салливан. Как Ваши впечатления от дороги? Надеюсь, мой племянник не силой Вас сюда притащил? А то с него станется.
Перед ним - странная девушка. С безумными глазами загнанного оленя, маленькая и слишком сгруппированная. Однако, Улисс выражал свое любопытство очень сдержанно, улыбался так же сдержанно, разговаривал с диким акцентом, а поэтому не торопясь. Голос его мягко и гулко отражается от стен, скользит по полу. Он совершенно другой. Спокойный. Лишенный экспрессии, такой же сильный, как взгляд.
Слегка до жути.
Офф: все стишки авторские, не являются плодом моей идеи)
[nick]Улисс Энте Грэндалл[/nick][status]Джастин Грэндалл[/status][icon]https://i.imgur.com/EPIjKBU.jpg[/icon]
Отредактировано Justin Grendall (29.04.2019 00:43:43)