Чем ближе лето, тем меньше времени и сил остаётся на учёбу. Хочется гулять, купаться и загорать, а не высиживать положенные часы в пыльных душных аудиториях, засыпая под нудный бубнёж лекторов, строчить конспекты, в которые заглянешь разве что накануне экзамена, и листать пожелтевшие страницы учебников, пропуская абзацы, посвящённые марксизму-ленинизму. Где-то за неделю до начала сессии студентам напомнили о необходимости подчистить «хвосты», в противном случае они не будут допущены до экзаменов, и вся эта ленивая, размякшая на ласковом майском солнце масса вдруг оживилась и обрушилась потоком на головы преподавателей, потрясая написанными за ночь рефератами, уговаривая дать возможность переписать контрольную, сдать тест, искренне недоумевая, почему это обычно доброжелательный профессор не хочет пойти навстречу мученикам науки. «Позвольте полюбопытствовать, где ж вы пропадали весь семестр?» - спрашивал преподаватель, сверяясь со списком посещаемости, который вели старосты групп. Прочерк напротив искомой фамилии свидетельствовал о том, что у студента находились более важные дела вне стен университета, нежели посещение лекций и семинаров. Петух не клюнет, студент и не вспомнит, что с гулянками пора завязывать, пришла пора браться за учебники. Призрак сессии с её бессонными ночами, красными от недосыпа глазами, больной головой и сидением до утра над своими и чужими конспектами в попытках расшифровать сделанные наспех сокращения и за несколько дней выучить то, на что отводится полгода, оказал обычное благотворное влияние на прогульщиков и любителей отложить на завтра то, что надо было сделать еще вчера. Паломничество не прекращалось ни на день, вавилонская башня из несданных вовремя работ росла и росла, впереди маячили экзамены, а вереница просителей, умоляющих войти в положение, понять и простить, не уменьшалась.
В их число попала и Марина Волкова, присутствовавшая на одном занятии из пяти по каждому предмету, включая профильные. Оттачивать произношение, разбирать скучные тексты, погружаясь в дебри французской грамматики, посещать дополнительные семинары с параллельной группой – всё это вызывало у жены Акелы вселенскую тоску, заставляя пожалеть об опрометчивом решении идти по стопам Климовой. Нет бы выбрать факультет попроще, не пришлось бы так напрягаться, из кожи вон лезть, окучивая старых пердунов в обмен на приличные оценки. Ей осточертело ходить «на чай» к увешанным регалиями трухлявым пням, но она же не Нина, не семи пядей во лбу, у неё элементарно нет времени, чтобы сесть и выучить от корки до корки то, что другие понимают на интуитивном уровне. В школе Марине ставили тройки за красивые глаза, а тут от неё чего-то требовали и грозили отчислением.
В бочке дёгтя нашлась малюсенькая ложка мёда: как-то вечером, будучи в хорошем расположении духа, Акела намекнул, что в июле есть вероятность махнуть на две недели в Кемер. Турецкие партнёры давно зазывают к себе и сулят райский отдых на побережье. Пятизвёздочный отель, номера люкс, солнце, море, лучшие девочки, всё по высшему разряду. У Нинки с Маринкой последние экзамены, пока они зубрят, Климов решил смотаться в Томск, потолковать с местной братвой насчёт стрельбы на окраине, устроенной сильно борзыми пацанчиками, посчитавшими, что их кровно обидели столичные гости, отказавшись отстегнуть двадцать процентов сверх той суммы, которую заплатили ментам за баб из обезьянника. Москвичи во главе с Прохоровым наезда не поняли, недовольные хозяева схватились за стволы, и понеслась моча по трубам. Принимающая сторона с себя ответственности не снимала и соглашалась компенсировать потери, но для окончательного урегулирования конфликта требовалось личное присутствие Клима.
Нина не обрадовалось известию об отъезде мужа, чего не скажешь об её заклятой подруге. Та спала и видела, как бы поскорее проводить Акелу со двора и глотнуть долгожданной свободы. Обручальное кольцо сдавливало Марине не палец, а горло, её заветной мечтой было избавиться от ненавистного куска золота и того, кто его надел. Едва за Василием закрылась дверь, как жена полетела в ванную прихорашиваться, строя далеко идущие планы на вечер. Жаль, что Егор уезжает, а то бы она напросилась в гости. Тухнуть в компании дурочки Воробьёвой и Елизаветы Ивлевой, двух клуш, у которых все разговоры о вышивке, вязании и парикмахерских курсах под душещипательное бразильское мыло Марина согласилась бы разве что от безысходности и отсутствия альтернативы. Пусть сидят в своём курятнике под недремлющим оком старой грымзы и не путаются под ногами, не мешают и не учат жить.
За эти дни она раз или два ночевала дома и вспомнила об экзамене за час до его начала. У Кострамского была идиотская привычка задавать дополнительные вопросы и по совокупности ответов ставить оценку. Женские чары на него не действовали: во-первых, в силу возраста, а во-вторых, профессор придерживался строгих нравственных принципов в отношениях со студентками. Ни томные многообещающие взгляды, ни пышный бюст, ни микроскопическая юбка, открывающая безупречные Маринкины ноги, не произвели на Петра Петровича никакого впечатления, более того, он посчитал неподобающий вид студентки Волковой оскорблением и ему, и всей романо-германской филологии. Сдать экзамен дотошному старикашке, застрявшему в прошлом веке и разражавшемуся гневной тирадой всякий раз, когда слышал американский вариант произношения вместо британского, было невыполнимой задачей, по крайней мере для Марины. Нина зашла в первых рядах и выпорхнула, сияя от счастья, с отметкой «хорошо» в зачётке. Её товарке не повезло, преподаватель категорически отказался ставить Волковой «удовлетворительно» и отправил на пересдачу. Прощайте, турецкие пляжи и ночные клубы, здравствуй, ежедневная тупая зубрёжка. Сказать, что жена Акела была зла, значит ничего не сказать. Мысленно пожелав Кострамскому побыстрее отправиться на тот свет, девушка вылетела из аудитории, заталкивая ненужную зачётку в сумку. От нервов тряслись руки и хотелось курить, но Нина очень просила подождать Галю и вместе отметить окончание сессии.
В кафе Марина не поехала, ведь у неё, в отличие от некоторых, не нашлось повода для праздника. Дома ждал вернувшийся из Томска муж, это означало полвечера провести у плиты, потом отбывать супружескую повинность, и неизвестно, что хуже. После разлуки у Акелы просыпался зверский аппетит, ел и пил в три горла и трахался, не зная усталости. Маринка ходила враскорячку, натёртую чуть не до крови щель неприятно саднило, а ему всё мало.
- Ты виагру, что ли, жрёшь? – раздражённо спрашивала жена, отпихивая Василия, но тому было наплевать, что она устала и хочет спать. – Отстань, сказала! Не трогай… ууу, скотина…
Сопротивляться бесполезно, Волков подминал женщину под себя, заламывал ей руки и засаживал до самых гланд, расшатывая кровать. Марина в ответ кусалась, норовила вытолкнуть, ударить коленом в пах и уползти, пока очередная попытка не заканчивалась тяжёлой пощёчиной, от которой темнело в глазах и пропадала охота бороться с этим бугаем. Трудно поверить, что когда-то ей нравилось спать с Акелой, теперь же секс с ним превратился в пытку. Выбираясь из супружеской постели, она чувствовала себя так, словно побывала в сауне с десятком мужиков и каждого обслужила по полной программе. Но тогда это было одним из условий нахождения рядом с Климом – делать, что он скажет, трахаться с теми, на кого укажет, а сейчас… Волков относится к ней, как к своей собственности, пользуется телом, унижает, оскорбляет, бьёт. Ну да, она сама его выводит, ну и что? Знал, на что подписывается, когда звал замуж и сулил золотые горы, никто ему не обещал ни любви, ни верности. А теперь, смотрите-ка, обида берёт, что жена его не уважает, ноги вытирает.
- Узнаю, что блядуешь…
- И что ты сделаешь? – усмехнулась жена, замазывая синяк на скуле. – Изобьёшь до полусмерти? Запрёшь дома? А может, убьёшь?
- Марин, не шути, - тихо предупредил Акела, вставая у неё за спиной и сжимая спинку стула.
- Ой, напугал. Шутить нельзя, трахаться нельзя, по магазинам ходить нельзя, деньги тратить – не вздумай, Марина! – прибавила она с яростью и обернулась, вонзив в него пылающий бешенством взгляд. – А что мне можно, а? Дома сидеть, трусы твои стирать, жрать готовить и ноги раздвигать? Думаешь, рабыню себе купил, наложницу? Да подавись ты своими деньгами, этими крохами, подачками от Клима. Другой бы давно нашёл способ заработать, чтобы жена ни в чём не нуждалась, но ты же у нас слишком гордый, так ведь? Или слишком трусливый? Боишься, что Егор тебя за яйца подвесит, если узнает, что ты в обход него действуешь. Что молчишь? Значит, угадала… Господи, да ты и вправду трус…
- Заткнись.
- Только с бабами смелый.
- Пасть захлопни, я сказал, - прохрипел муж, хватая её за горло.
Марина повисла в руке, насмешливо скалясь, халат сполз с плеча, явив взгляду свежие синяки. Муж занёс над ней кулак, и она невольно зажмурилась. В следующий миг он отбросил её на диван, пнув со злости стул. Женщина сжалась, смотря, как он давит ботинками полетевшую на пол косметику, и вздрогнула, когда за ним с треском захлопнулась дверь.
В Томске Егор провёл четыре дня и вернулся в Москву в тот самый день, когда его жена сдавала последний экзамен. Томичи подошли к улаживанию проблемы со всей серьёзностью и подключили к этому делу смотрящего по городу, хорошо понимая, что со столицей шутки плохи и наверху с них по-любому спросят за допущенную оплошность. С Михой Мартыновым, державшим в кулаке всю Томскую область, у Климова имелась давняя договоренность, условия чётко соблюдались и претензий ни у того, ни у другого не было и быть не могло. Канал поставок отработанный, менты прикормлены, с местными на короткой ноге – все свои, все друг друга знают, не город, а большая деревня. И тут такая лажа.
Зачинщиков нашли по горячим следам, ими оказались молодые ребята, недавно принятые в банду и захотевшие как следует пощипать столичных мазуриков. Сообразить, чем грозит подобная самодеятельность, умишка не хватило, да и не рассчитывали они, что нарвутся на матёрых волков и едва унесут ноги. Думали отсидеться по-тихому, переждать поднявшийся шум, но и тут не свезло. Дураков отвезли в лес, а смотрящий с гостями отправились в ресторан выпить за мировую.
Войдя в дом, Егор с порога учуял аромат куриных котлет, разулся и прошёл на кухню. Клавдия спозаранку встала к плите, накормив завтраком хозяйку и собрав ей контейнер с обедом. Нина устала объяснять, что в университетском буфете хорошо кормят, незачем брать с собой перекусы, и всё равно по утрам находила в пакете термос и горячее. Пожилая женщина считала своим долгом следить за питанием жены Егорушки и усердно впихивала в неё наваристые супы, салаты, отбивные с картошкой, макароны, солянку, пекла пирожки к чаю, но несмотря на это, молодая хозяйка оставалась такой же худышкой. Слушая бабкины причитания, Егор только усмехался: Нинкины мослы заводили похлеще грудастых и жопастых порнозвёзд, ни на какие девяносто-шестьдесят-девяносто у него не вставал так, как на её единичку. А еще говорят, мужик не собака, на кости не бросается… Дело вкуса, кому арбуз подавай, а кому свиной хрящик.
- Кухаришь, старая? – улыбнулся мужчина, обнимая экономку за обширную талию и целуя седые волосы, забранные в тугой пучок. – Есть что пожрать?
- Приехал, Егорушка! – обрадовалась та и предупреждающе шлёпнула по руке, потянувшейся к прикрытой тарелкой сковороде. – А ну-ка! Руки мыл?
- Не-а, не успел.
- Тогда шагай в ванную, а я мигом на стол соберу. – И добавила ласково: - Ух, паскудник.
Через полчаса начали подтягиваться пацаны, здоровались с Клавдией Макаровной и все как один устремлялись на кухню, к ожидавшему их хозяину. Не явился только Гвоздь, которого на днях забрали за нарушение общественного порядка. Забухал с корешами и пьяный спустился в метро, в поезде пристал к какой-то бабе, за неё вступился неравнодушный пассажир, завязалась драка. На станции обоих приняли менты и доставили в изолятор временного содержания. Климов связался со своим человеком в органах, попросил разобраться в ситуации. Тот скоро перезвонил и заверил, что в ближайшее время Истомина отпустят безо всяких проволочек. Дело-то житейское, с кем не бывает.
Седьмой час, а жена еще не вернулась, Карась тоже не отзвонился, хотя по идее, должен был. В перерыве между таймами Егор набрал ему и минуты три слушал гудки.
- Где застряли? – спросил он в ответ на приветствие, слыша шум автомобильной трассы на заднем плане.
- В кафе сидим, обмываем Нинкины отметки.
- Нормально сдала?
- На четвёрку.
- Ладно, жду вас. Да, чуть не забыл: Клавдия котлет нажарила.
- Э-э, слышь, мне-то оставьте! - всполошился Карась, отнял трубку от уха и зашипел на девчонок, чтоб побыстрее доедали мороженое и двигали на улицу.
- Обещать не могу, сам понимаешь, не тот случай.
- Егор, я мухой! Нинок, шнелле, шнелле, я тебе по дороге еще куплю! Шевелите булками, красавицы, некогда рассиживаться…
Несмотря на опоздание, Димка всё же сумел урвать пяток котлет и ушёл в гостиную досматривать матч. Около десяти гости разошлись по домам, кроме дежурившего в ночь Танцора. Слышимость в квартире хорошая, и вздремнуть ему не удалось – под громкие Нинкины стоны это было малость проблематично. К рассвету Климовы угомонились, а спустя два часа запищал будильник. Егор повернулся к спящей жене и погладил заскорузлыми пальцами голое девичье плечо. Нина не отреагировала, продолжая безмятежно сопеть в подушку. Тогда он приподнял край одеяла, окидывая взглядом прикрытую локтем грудь с фиолетовыми следами, впалый живот и длинные ноги тоже сплошь в отметинах пальцев. В ответ на непрошенное вторжение Нина застонала и уперлась ему в плечи, открыла глаза, встречаясь взглядом с нависшим над ней мужчиной, и послушно приподняла бёдра.
- Хорошая девочка, - проговорил Егор, ускоряясь и отрывисто вбиваясь в желанное тело. Жена постанывала сквозь прикушенные губы, цеплялась за него, металась и сжималась на члене, выгибаясь и дразня бледно-розовыми сосками, венчавшими маленькую упругую грудь, от которой у него сносило крышу, стоило представить её в своих ладонях. От укусов твёрдые горошины покраснели еще сильнее, Нина всхлипывала, когда муж впивался в распухшие соски, извивалась и пыталась прикрыться, но Климов перехватил мелькающие перед лицом руки, прижал к подушке и за несколько минут беспощадной долбёжки довёл дело до финала.
За завтраком жена сидела рядом, прислонившись к плечу, ела с ним из одной тарелке, раскрывая рот, как голодный галчонок, и он с трудом сдерживался, чтобы не увести её назад в спальню. Вчера она просила съездить с ней в институт и решить какой-то вопрос. Нина не догадывалась, о чём пойдет речь и растерянно оглядывалась, стоя в толпе ошеломлённых сокурсников. Никому не улыбалось переться неизвестно куда и почти месяц горбатиться на колхозных полях. Но со слов декана выходило, что откосить без справки от врача не получится, а это дело хлопотное и затратное, если в анамнезе нет подходящего заболевания. У Егора мелькнула мысль купить Нинке бумажку, но посмотрел на неё и передумал, прочитав по глазам, что ей хочется поехать вместе со всеми, да и когда еще удастся хлебнуть студенческой романтики? В памяти свежи воспоминания, как они с пацанами ходили в самоволку, прятались от военных патрулей и под покровом ночи возвращались в часть. А тут всего три недели в сарае, на раскладушке, с сортиром во дворе, душем из бочки, на подножном корму… На всю жизнь запомнится это лето.
Макаровна, как услышала, куда её девочка едет, так за голову и схватилась. Поохала и принялась за сборы, засучив рукава: сама Нинушке вещи уложила, косметичку и целую аптечку засунула в сумку. Никто у неё не сидел сложа руки, Егор свозил жену на Черкизон, потому что не в брендовых же шмотках помидоры полоть. У Клавдии был с собой список, из которого она вычеркивала, что купили и что осталось найти.
Накануне отъезда Нина не сомкнула глаз, тихо лежала подле мужа, изнемогая от жары в крепких объятиях. Просить Егора отодвинуться или дать ей чуточку свободы и возможность дышать полной грудью было бесполезно. Он молча сжимал узкую горячую ладошку, гладил тонкие пальцы, вертел золотой ободок на безымянном, и спокойно, ровно дышал жене в затылок. А под утро, пока все спали, оседлал себя ею и не давал слезть, не обращая внимания на тихие просьбы. Долбил Нинку снизу, глядя, как подпрыгивает маленькая грудь, просвечивая нежно-розовым сквозь завесу пшеничных волос, гладил худенькие бедра с выступающими косточками и светлый треугольник внизу живота, потирая чувствительную точку и заставляя Нинку стонать его имя, выгибаться и быстрее насаживаться на член.
За столом Климова клевала носом и ела через силу, да и то, чтобы не обидеть ненароком Клавдию Макаровну, постаравшуюся напоследок повкуснее накормить свою дорогую Нинусю. Ей было страшно подумать, что хозяйка следующие недели будет питаться не пойми чем, отощает и, не дай Бог, заболеет, очутившись в непривычных условиях. И так худющая, в чём только душа держится, а тут лишний раз пирожка не скушаешь, целый день на жаре, среди чужих людей, мыслимое ли дело?
- Мог бы выправить справку-то, ирод, не чужому человеку, чай, - вздыхала Клавдия, проверяя, всё ли положили, не забыли ли чего. – Её ж комары заживо съедят… Чего смеёшься? Я серьёзно говорю, а он улыбается!
Устав от бабкиной болтовни, Марина вышла на балкон покурить. Муж соглашался достать ей какую угодно писульку, лишь бы она осталась в Москве, но у неё были другие планы. Если вначале она подумывала отказаться от поездки под благовидным предлогом, то позже поняла, какая замечательная возможность ей выпала! Подумать только, целых три недели не видеть кислой рожи Волкова, не слышать упрёков и обвинений в транжирстве, а главное, никакого секса с этим ненасытным ублюдком. Ради такого можно и потерпеть неудобства жизни в деревне или куда они там едут? Всё лучше общества человека, которого она ненавидит.
В прихожей Нина получала последние наставления от Клавдии Макаровны и, похоже, насилу сдерживала слёзы. Стоявшая на пороге Лиза схватила подругу за руку и потянула к лифту. Вещи уже отнесли вниз и погрузили в машину. Девчонки сели вместе и болтали всю дорогу, все никак не могли наговориться, зная, что не скоро увидятся. На Павелецком вокзале ждали автобусы, вокруг которых сгрудились студенты и провожающие. Тут же находились преподаватели со списками из числа сопровождающих и отмечали вновь прибывших. Роман вытащил из багажника сумки и поставил на землю.
- Обязательно звони и рассказывай, как ты там, хорошо? - попросила Лизавета и крепко обняла подругу. – Я буду очень скучать. Жаль, что я не могу поехать с вами…
Недалеко от них стояла немолодая семейная пара, взявшая в кольцо тоненькую, анемичного вида девушку, понуро глядевшую под ноги. Казалось, её способен унести даже сильный порыв ветра, и трудно представить, чтобы это хрупкое создание занималось тяжёлым физическим трудом. Как и предсказывал Борис Павлович, ректор университета, Ларисе Молокановой, сокурснице и одногруппнице Нины, не удалось получить справку, которая избавила бы её от участия в сельскохозяйственных работах. Родители девушки были глубоко возмущены равнодушием участкового терапевта, но добиться, чтобы их дочь освободили от поездки в колхоз, так и не сумели.
Вероника Олеговна, мать Ларисы, некоторое время прислушивалась к разговору девушек и, видимо, что-то решив для себя, отдала мужу пакет и подошла к ним.
- Простите, что вмешиваюсь в вашу беседу, но у меня к вам просьба… Конечно, это прозвучит странно... – Замявшись, она оглянулась на дочь, которую отец отвёл в тень и обмахивал сложенной вдвое газетой. – Это Лара, моя дочь. Сами видите, она не может никуда ехать.
Лиза с Ниной озадаченно смотрели на странную женщину, не понимая, чего она от них хочет.
- Вы сказали, что были бы рады составить компанию подруге? – с надеждой спросила Вероника Олеговна, обращаясь к жене Карася. - Поезжайте вместо Ларочки, прошу вас. Просто скажите, что вы – это она, никто же не станет проверять.
- Да, но… - забормотала Лиза, ища поддержки у Нины.
- Ну пожалуйста, я Вас очень прошу! А хотите, я Вам заплачу? – на глазах у изумлённых девушек она полезла за кошельком.
- Перестаньте, не нужно никаких денег, - запротестовала Ивлева и добавила, разводя руками: – Просто… у меня с собой ничего нет…
- Я тебе дам, - шепнула Нина, беря её под локоть. – Клавдия Макаровна мне полшкафа положила.
Бормоча слова благодарности, женщина вернулась к мужу и дочери, и все трое быстрым шагом удалились в сторону метро. Теперь надо было как-то объяснить случившееся Карасю. Тот долго не мог взять в толк, с какой радости жена собралась напару с Климовой полоть колхозные помидоры вместо того, чтобы холить и лелеять любимого мужа в эти долгие жаркие летние месяцы.
- Лиз, ты сама поняла, что сказала? Какая Лара, какое помочь? Хочешь сделать доброе дело – да не вопрос, махнём к моим на дачу, они только рады будут. Мать из грядок не вылезает, лишние руки ей не помешают.
- Димочка, ну я уже пообещала, понимаешь? – пролепетала та, виновато заглядывая Дмитрию в глаза.
Тот сплюнул, отмахнулся от неё и пошёл прочь, не оборачиваясь.
Между тем, студенты начали занимать места в автобусах, проверяющие громко выкликали фамилии и просили родственников отойти в сторону.
- Климова!
- Это я, - немедленно откликнулась Нина, хватая сумку и дёргая Лизавету за рукав.
Ни слова не говоря, Хирург забрал у девушек вещи и сложил в багажное отделение. Карась остался сидеть в машине.
- Молоканова!
- Я здесь, - сказала Лиза, со страхом ожидая, что её попросят предъявить паспорт, и обман вскроется тут же на месте. Но профессор Соловейчик кивнул, сделал пометку на листе и смерил девушку хмурым взглядом.
- Вам нужно какое-то особое приглашение? Проходите, не задерживайте других.
Затоптав окурок в пыль, Егор Климов проводил взглядом выезжающие с привокзальной площади дряхлые «Икарусы», неторопливо направился к ларьку с мороженым и взял любимый с детства пломбир. Развернул обертку и с наслаждение откусил сразу половину, чувствуя, как от холода заломило зубы.
Раньше всех отсутствие хозяйки заметил Кокос. Первые дни он всюду её искал, бегал по комнатам, пронзительно мяукал и всё надеялся, что из-за угла появится та, кто забрала его с холодной страшной улицы в тёплый дом, кормила, вычесывала и играла, разрешала спать на своей подушке и не ругалась, если ему случалось промахнуться мимо лотка. Большого грозного человека, от которого невкусно пахло чем-то горьким, кот побаивался, но всё равно приходил и устраивался поблизости, когда Егор смотрел телевизор или читал газету. Линял хвостатый член семейства страшно, то ли от жары, то ли из-за особенностей породы, и Клима раздражало, что одежда постоянно в кошачьей шерсти.
- Налысо побрею, - предупредил он однажды, надев костюм с начёсом.
Кот недоверчиво прищурился, подумал и зевнул во всю пасть, переворачиваясь на спину и поджимая лапы. В этом доме с него пылинки сдували, прощали мелкое хулиганство и носились, как с писаной торбой, и больше других, разумеется, Нина. Она исчезла, и Кокос остро ощутил нехватку внимания и ласки. Клавдии Макаровне было не до того, на ней уборка и готовка, ведь Егор редко обедает в одиночестве, всегда приводит с собой ребят. Мужики молодые, аппетит хороший, попробуй-ка, накорми вечно голодных здоровых лбов! Набегут хуже саранчи, опустошат холодильник, наедятся до отвала и рассядутся с пивом перед телевизором, до ночи футбол смотрят. Ор стоит, мат, от дыма не продохнуть, а к вечеру на кухню обязательно заглянет Леонид Прохоров с вопросом: «Тёть Клав, есть чего пожевать?»
- Глисты у тебя, что ли? – возмущалась домоправительница, гремя посудой.
Котовский ржал, утаскивая кусок мяса со сковороды, уворачивался от ударов скрученным полотенцем и с победным видом запихивал добычу в рот.
- В детстве не докормили.
- Да ты в зеркало погляди, харя шире плеч! Ты как в метро через турникет-то проходишь, не застреваешь?
- Не переживайте, тёть Клав, я на колесах.
Покинутый женой Карась отбыл к родителям на дачу, изредка оттуда позванивал, но возвращаться не спешил. Летом для их бизнеса наступает мёртвый сезон, выручка от борделей тоже снижается, и «мамки» на местах крутятся как могут, стараясь сохранить лицо перед Хозяином. Давно известно, что ему нет никакого дела до падения трафика клиентов в период с июня по сентябрь, курьеры приезжают каждый месяц, а вопрос: «Где деньги, Зин?», заданный безразличным тоном, заставляет таких, как Катерина Ивановна, управляющую «Раем», просыпаться среди ночи в холодном поту.
За неделю Дмитрий помог отцу поставить дровяной сарай, поправил забор и вычистил колодец. Светлана Васильевна потчевала мужчин овощами и зеленью с огорода и вслух сокрушалась, что Лизанька не смогла приехать. Сын от этих разговоров мрачнел, уходил загорать на речку и возвращался после захода солнца. Сделано было немало, но новый день приносил новые заботы: там подкрасить, тут прополоть, воды натаскать, яблоню засохшую вырубить, за навозом в соседнюю деревню съездить, машину разгрузить и перетаскать на участок три кубометра свежего коровьего говна. К вечеру у него язык лежал на плече, а батя только посмеивался и угощал настойкой на смородиновом листе, дескать, проверенное средство, мёртвого на ноги поставит. Карась морщился, но пил и ему правда как будто становилось легче, а назавтра всё повторялось сначала…
Отсидев положенный срок, из кутузки вышел Гвоздь. Дверь ему открыла экономка Климовых, и Истомин на радостях, что снова дышит воздухом свободы, сплясал перед бабкой гопака. Отмечать событие поехали в недавно открывшийся стриптиз-клуб на Пятницком шоссе. Их радушно встретили и проводили в отдельный зал с удобными диванами, подиумом и круглой сценой. Молоденькие официантки в экстремально коротких пышных юбках, просвечивающих лифчиках и кружевных чулках принесли напитки, гости выпили, и в приглушенном свете под хриплый баритон Джо Кокера на подиум друг за другом выпорхнули три юные феи. Одна из девушек прочно заняла шест в центре сцены, две другие выступали в качестве подтанцовки, не стремясь перетянуть внимание на себя, хотя по мнению Романа, ничуть не уступали главной звезде. Девочки старались на совесть и принялись энергично избавляться от элементов одежды, демонстрируя всё больше обнаженного тела. Через пять минут Гвоздь не выдержал и стащил со сцены раздетую до трусов стриптизёршу, повалил на диван и раздвинул ей ноги. Девчонка, не ожидавшая такого поворота, пронзительно завизжала и начала отбиваться, её товарки оцепенели от страха, глядя как Гвоздь, ухмыляясь и похрюкивая от возбуждения, расстегивает штаны и вываливает на всеобщее обозрение внушительное хозяйство. Та, что постарше и поопытнее, продолжила танцевать, из соображений безопасности держась подальше от края сцены, вторая улизнула за кулисы и наткнулась там на администратора, явившегося проверить, как идут дела. Ему уже сообщили, что сегодняшние гости - люди серьёзные и крайне важно, чтобы они остались довольны обслуживанием и захотели сюда вернуться, в противном случае персонал может считать себя уволенным.
- Ты куда собралась? - рявкнул мужчина, оттеснив напуганную стриптизёршу к стене. – Язык проглотила? В чём дело, говори.
- Там один… схватил Люду…
- И чего? Потрахаетесь с гостями, от вас не убудет. Давай-давай, иди обратно.
- Я не проститутка, - прошипела та, вырываясь и пятясь к двери. – И не подписывалась спать с клиентами.
- Не подписывалась? А на что ты вообще подписывалась? За баксы арбузами трясти и жопой крутить? Запомни, Надя, клиент скажет, ты перед ним раком встанешь. Захочет, будешь сосать и причмокивать. – Увесистая пощечина отбросила ошеломлённую девушку назад, она ударилась затылком о стену и вскрикнула, сжимая гудящую голову.
- Вытри сопли и пиздуй работать. И чтоб я больше не слышал, что ты на что-то там не соглашалась. Заставлю языком полы мыть, поняла меня? Арбайтен, Надя, люди ждут.
- Слышь, братишка, - прохрипел возникший из ниоткуда Прохоров, гоняя в зубах сигарету и ощупывая цепким взглядом побледневшую девушку, сжавшуюся в комок в углу. – Нам еще долго ждать? У вас тут что, дефицит свободных дырок?
- Надюша сейчас подойдет, - администратор расплылся в улыбке.
Котовский кивнул и скрылся в клубах дыма, будто шагнул в преисподнюю. С той стороны двери доносились слегка приглушённые музыкой крики Люды, которую насиловали сразу двое, пока её коллега делала минет Хирургу. На соседнем диване расположились Клим и Димка Ивлев, позавчера приехавший в Москву. Собравшаяся с духом Надежда направилась было к ним, натянуто улыбаясь, но по дороге её перехватил Леонид и разложил на ближайшей горизонтальной поверхности.
- Может, загород сгоняем, как тебе мысль? – предложил Карась, выпив.
- Ты же только оттуда, - хмыкнул Егор, стряхивая пепел и глядя через плечо, как его ребята пялят тёлку, а та сипло стонет, лёжа на спине и свесив набок голову.
- Да в Москве полный атас, жарища, сплю с открытыми окнами, - объяснил тот. – Еще воду отключили, авария какая-то, весь подъезд с вёдрами и тазиками к соседям бегает. Короче, веселуха.
- Твои как?
- Как кони ломовые. Мать огород перекопала, выпрашивает себе вторую теплицу. У соседей вон какие перцы, а мы чем хуже? Мало нам помидор с огурцами, будем думать, куда перец девать, если вырастет.
- Хва… ти-и-ит…
- Дырку натёрла? Ничего, потерпишь, - крякнул Гвоздь, вставляя выскользнувший член обратно, и стоны, всхлипывания, шлепки возобновились с прежней силой.
Плеснув себе и Егору водки, Дмитрий посмотрел на друзей и повернулся к старшаку.
- Девчат проведаем.
Климов наклонил голову в знак согласия и поднял стакан.
Собрались за час, Клавдия всю ночь пекла любимые Нинушкины пирожки и наказала Егору проследить, чтобы та съела всё до последней крошки.
- С друзьями-то разрешишь поделиться? – уточнил Егор на всякий случай, вешая спортивную сумку на плечо.
- Спрашиваешь тоже! – экономка насупилась, но видя, что он не всерьёз её подначивает, сменила гнев на милость, поцеловала в щеку и мелко перекрестила на прощание. - Ну, езжайте с Богом.
Колхоз «Красное знамя» стоял в восьмидесяти километрах от Москвы на месте деревни Знаменское. От прежнего цветущего хозяйства осталось одно название, дворы пришли в упадок, молодёжь потихоньку спивалась, старики доживали свой век, так и не дождавшись наступления светлого будущего, за которое рвали жилы и гнули спину на общественных полях.
Дорога к колхозу пролегала через нескончаемые луга, изобиловала выбоинами и колдобинами, тянулась вдоль обмелевшей речушки и терялась за дальним лесом, заслонявшим верхушками горизонт. С невысокого пригорка длинной печальной вереницей ползли уставшие студенты, присланные на помощь колхозникам. Им навстречу пылил кортеж из трёх внедорожников, согнав ребят в кучу, поближе к профессору Соловейчику, исполнявшему роль надсмотрщика и следившему за порядком, не давая будущим лингвистам пуститься в разброд и шатания.
Ехавший впереди автомобиль сбросил скорость и встал на обочине; водитель вышел и оглядел притихшую молодёжь. Взгляд выхватил из толпы Нину, одетую в короткие шорты, футболку, в нахлобученной задом наперёд бейсболке, с ног до головы покрытую пылью. Егор снял солнцезащитные очки и коротко свистнул.
- Нинка! Климова!
Она заслонилась рукой от солнца, глядя на мужчину округлившимися глазами.
- Ну здравствуй.
Отредактировано Georgy Klimov (10.01.2021 19:38:54)
Администратор
Модератор
